Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института Российской истории РАН Андрей Марчуков

Доклад, сделанный на Форуме «Внутренняя русофобия как главная угроза Российской государственности» (25 марта 2022 года)

Русофобия и антируссизм

Когда говорят о русофобии, обычно имеют в виду антироссийскую, а когда и антирусскую политику зарубежных государств, направленную против России и её граждан. Как и их отношение к русскому народу и России вообще – их культуре, историческому пути, общественному и политическому устройству, образу жизни, морали вообще. Это явление распространено в странах Запада, Восточной Европы и некоторых других, являясь порождением психологических комплексов и установок их правящих групп и народов. Оно оказывает ощутимое воздействие на нашу страну, на мироощущение и поведение российского правящего класса и сознание общества.

Но лишь к этому русофобия не сводится. Русофобия – это явление ещё и внутреннее, имеющее корни, побудительные мотивы и среду в самом российском обществе и государстве. Она связана с русофобией, идущей извне, и во многом даже становится следствием и результатом её воздействия. Но внутренняя русофобия является феноменом самостоятельным, имеющим свою социальную базу, идейную основу и систему ценностей. По своему разрушительному для российского общества и государства, и для русского народа в особенности, воздействию оно гораздо опаснее, чем русофобские импульсы, идущие из-за рубежа.

Фобия в переводе означает «страх», «боязнь». То есть, русофобия – это страх перед Россией, русским народом и русскостью как системой культурных ценностей, нравственно- мировоззренческих установок и национальной идентичностью. Однако страх – явление ответное, вторичное. В случае же с негативным отношением к России и русским чаще, а то и почти всегда, сталкиваться приходится как раз с агрессивно-наступательным отношением: стремлением унизить и высмеять Россию и русских, представить их воплощением невежества, варварства и зла. И навязать всем (и в том числе русским) этот образ. Образ, в основе которого лежит неприятие России и русских как таковых, вне зависимости от реальности. Вот почему точнее говорить не о «русофобии» или не только о ней, а об «антируссизме» или «антируссицизме». По аналогии с юдофобией и антисемитизмом.

Психология и психиатрия

Антируссизм и русофобия – явление комплексное, имеющее политическую, социальную, психологическую и даже психическую составляющую. Причём последняя нередко оказывается основой всего. Любовь и ненависть, симпатия – антипатия, уважение и презрение разделение на «своё – чужое» – это чувства, система ценностей, психологические оценочные категории. А если говорить без обиняков – состояние души, совести и нравственные качества человека. Они имеют прямой выход на \его психическое здоровье.

Может ли человек, родившийся, выросший и живущий в России, тем более, будучи русским, стыдиться, не уважать, ненавидеть и презирать свою Родину, свой народ, свою культуру? Причём делать это публично? А ведь именно в таком отношении и мироощущении и заключаются внутренняя антируссицизм и русофобия. Эти чувства ничего общего не имеют с переживанием за Россию и русский народ, с пониманием тех проблем и неприглядных черт, которые есть в их жизни. Которые действительно могут вызывать не только желание от них избавиться, но и обиду, негодование, злость. Но любовь не может сочетаться с ненавистью и, тем более, презрением. Если любишь и переживаешь – не глумишься, не отрекаешься, не презираешь, не насмехаешься. Русофобия и антируссизм руководствуются не любовью и сопереживанием, а равнодушием и отчуждением – от России, своего народа, своей жизни. В угоду чьим-то другим, которые почитаются за норму и идеал, будь то политическое и общественное устройство, культура, система ценностей и т.д.

Антируссизм и русофобия направлены против России как государства и как самостоятельной, самоценной исторической личности. Но главное их остриё направлено против русского народа. Россию внутренние русофобы ещё готовы принимать (хотя у немалой их части отторжение и брезгливость вызывает она как таковая). Но лишь пока она следует проложенному Западом курсу, принимает идущие оттуда культурные и нравственные ценности, и руководствуется ими. Если же российское государство начинает уклоняться от «магистрального пути человечества», это вызывает у них обеспокоенность или неприятие. Наиболее непростительным «отклонением» считается отстаивание Россией собственных интересов и ориентация на собственную национально-культурную традицию. Которая, как исторически сложилось, является русской – по культуре, языку, ментальности, этничности. Любое упоминание о русских как нации, об их роли и месте в жизни России, об их нуждах и интересах, вызывает ярость и неприятие. Особенно когда речь заходит о том, чтобы в России положение и интересы русских не ущемлялись, не говоря уже о том, чтобы они внимательно учитывались во внутренней, культурной, национальной, миграционной и внешней политике и государственном устройстве. Людей, смотрящих на русский народ подобным образом, руководствующихся в своей жизни и профессиональной деятельности русофобскими установками, немало и среди «общественности», и во властных кругах.

Если человек не ощущает связи с Родиной и своим народом, значит, в нём есть духовный и нравственный надлом. У кого-то он почти незаметен (как градус антируссизма), а у других имеет крайне выраженный вид. Вопрос о том, как в человеке может развиться самоуничижение и самоненависть, желание быть не собой, а кем-то другим, бесконечное подражателььство, это вопрос из области сознания, заниматься которым приходится психологии, а порой и психиатрии. Именно здесь нужно искать ответ, является ли отклонением от психической нормы такого рода мироощущение и поведение, или нет. И если является, то каковы могут быть пути исцеления, по медицинской и нравственной линиям. А так как антируссизму и русофобии подвержены не единицы, а большее количество людей, это позволяет говорить об этом как о массовых психологических/психических явлениях.

Согласно последним достижениям психиатрии, полностью излечить ряд тяжёлых психических заболеваний мозга, нервной системы и такой ускользающей от исследователя нематериальной субстанции, как душа, влияющих на состояние личности, нельзя (по крайней мере, на современном уровне развития медицинской науки). Но при своевременном и правильном лечении возможна долговременная ремиссия, когда болезнь отступает, и человек возвращается к нормальной жизни.

Это относится и к внутренней российской русофобии и антируссизму. Полного излечения российского общества и государства от них вряд ли удастся добиться. Это явление давнее, корнями уходящее в XVIII – XIX века, а то и глубже. Кроме того, это явление ещё и социально-политическое, подкреплено материальными факторами, что придаёт ему устойчивость.

Проверка Украиной

Показательным примером антируссизма и русофобии является отношение в определённой части российского общества к Украине, украинскому национализму и сепаратизму. Восприятие «Украины», отношение к ней и к украинско-русскому национальному вопросу является пусть и частным, но очень важным критерием их понимания национального вопроса вообще и отношения к России, русскому народу, русской культуре и русскости в частности. На этом примере хорошо видно наличие у таких кругов устойчивого и давнего неприятия национально-русских проблем и интересов, их отношение к России и её противникам, к деструктивным явлениям российской жизни. Оно служит иллюстрацией того, как в антируссизме и русофобии соединяются социально-политическая и психологическая составляющие.

Государственный переворот на Украине 2013 – 2014 годов, развязанная после этого украинскими властями война против народа Донбасса и морально-физический террор против граждан Украины, насаждение в этой стране нацизма, идей национальной исключительности и русофобии, выявили примечательную черту российской жизни. А именно наличие неструктурированной, неформальной, но вполне очерченной, устойчивой и влиятельной группы, занявшей проукраинскую позицию.

Люди, принадлежащие к ней, одобряли внутреннюю и внешнюю политику постмайданных властей Украины, особенно её взаимоотношения с Россией. «Не замечали» разгула на Украине ультранационализма, нацизма и русофобии. Не вступались за жертв политических преследований и репрессий. Не обращали внимания на обстрелы городов и сёл Донбасса, а народ Донбасса и всех, кто поддерживал его борьбу за право жить в соответствии со своей совестью, исторической памятью и национальной идентичностью, именовали «совками», «ватой», «террористами» и смеялись над ними.

После признания в феврале 2022 года руководством России независимости Донецкой и Луганской народных республик и начала военной специальной операции на Украине это отношение приобрело ещё более выраженные формы. Эти люди обвиняют Россию в «агрессии», президента России сравнивают с Гитлером, заявляют (преимущественно в интернете) о сочувствии и солидарности с Украиной. Немало их сделалось «борцами за мир» и подписывает петиции к руководству России с требованием прекратить войну, хотя восемь лет в упор не замечало развязанной киевскими властями войны против народа Донбасса и не требовало от Киева её прекратить. Они публично заявляют, что им «стыдно быть русскими», надеясь на одобрение со стороны Украины и стран Запада. Идею Новороссии не выносят надух и утверждают, что никакие исторические обоснования не могут служить основой для пересмотра границ, при этом неприкосновенными считают лишь границы Украины., а право на самоопределение за русским народом не признают.

Примеров тому множество. Своих взглядов представители этой части российской общественности не скрывают, стремятся представить их как единственно правильные и навязать другим. Симптоматично, что реальное положение дел на Украине они знать не хотят (это разрушает их картину мира) и убеждены, что правду несут только западные и украинские СМИ. В числе этих людей есть как безвестные представители общественности, так и публичные персоны, обласканные властью и мнящие себя «совестью общества».

В количественном отношении данная группа не так уж многочисленна и сосредоточена, главным образом, в той социальной среде, которая в прежние времена именовалась интеллигенцией. Однако она влиятельна, так как до недавнего времени имела доступ к средствам массовой информации и властным структурам, и до сих пор воздействует на сферу культуры, систему образования и общественное мнение. Социальные, нравственные и психологические корни того явления, воплощением которого является эта группа, восходят ещё к российскому либеральному и левому движению XIX века. Именно тогда был выработан и тот коллективный стереотип Украины, который проявился в наши дни.

Архитектор Украины

Украина как государство и нация стала результатом политики коммунистической партии и руководимого его советского государства. А её архитектором и строителем стал В.И. Ленин. Он, а вслед за ним и вся партия, стали смотреть на проблему национальной идентичности населения будущей Украины и на территориально-политическое будущее региона глазами сторонников украинства, украинских националистов. То есть, сочли, что он должен быть не Малороссией и Югом России, а Украиной, и что проживающий здесь народ является не малороссами, русинами или русскими, а украинцами.

Ленин стал употреблять термин «украинцы» применительно к малороссийскому народу ещё до 1917 года. А сам этот народ понимал как отдельную нацию, да ещё и именовал украинцев «инородцами», желая тем подчеркнуть, что в России эта нация угнетается российским самодержавием и «великодержавными шовинистами»¹. И потому выдвигаемые представителями украинского национального движения требования рассматривал как прогрессивные и справедливые. Позиция Ленина по вопросу о государственности также строилась на постулате о существовании Украины и украинской нации. «Мы к сепаратистскому движению равнодушны, нейтральны, — заявлял он в апреле 1917 года. — Если Финляндия, если Польша, Украина отделятся от России, в этом ничего худого нет». «Что тут худого?», спрашивал он, а несогласным угрожал: «Кто скажет, тот шовинист»². Ленин ставил в один ряд Польшу и Финляндию – этнически и культурно чужые России «окраины», где имелись давние и устойчивые сепаратистские и националистические настроения, и Украину, к которой, во-первых, такое определение не применимо, а во-вторых, всего этого как массового явления и народного запроса к тому времени не было.

Позже, борясь уже с Временным правительством, лидер большевиков подталкивал сторонников украинского движения к сепаратизму, разжигал у них антироссийские и антирусские настроения. А одновременно формировал и отношение к проблеме у своих однопартийцев. «Проклятый царизм, — писал он в июле 1917 года, нещадно искажая историческую правду, — превращал великороссов в палачей украинского народа, всячески вскармливал в нём ненависть к тем, кто запрещал даже украинским детям говорить и учиться на родном языке»³.

И это лишь малая толика примеров отношения Ленина к украинскому национал- сепаратизму. Придя к власти, он и его коллеги и последователи получили возможность реализовать его на практике. Результатом стало появление вместо Юга России, Малороссии и Новороссии «Украины» как национальной республики, а чуть позже и украинской нации, строительство которой велось большевиками, причём часто – совместно с украинскими националистами. Велось оно путём во многом насильственной и агрессивной украинизации, на деле означавшей деруссификацию миллионов людей, вытеснение русского языка, культуры и национальной идентичности из территорий их исторического распространения.

Такая политика, когда активно, когда незаметно, велась весь советский период. А затем – уже в качестве государственной политики и на полную катушку – в обретшей независимость (от России) Украине. У российской общественности указанного толка и государственных лиц украинизация-деруссификация возражений не вызывала и воспринималась как должное.

Большевики являлись одним из самых радикальных представителей российского леволиберального течения. И неслучайно, что они разделяли «украинофильский» стереотип.

Но истоки такого понимания проблемы уходили ещё глубже – в начало XIX века. Во многом именно тогда произошла выработка и закрепление основополагающих идей, психологических стереотипов, политических пристрастий, которые затем, в середине – второй половине XIX века, стали чертой российского западничества в его либеральной и левой ипостасях.

Не все представители российских западников, либералов и левых поддерживали украинофилов. Яркий тому пример – известный литературный критик В.Г. Белинский, который, будучи западником в социально-политическом плане, резко отрицательно относился к украинофильству и стремлению украинофилов и представителей российского общества создавать отдельную украинскую литературу, культуру и нацию. Но людей, мыслящих так, в этом политическом лагере оказалось меньшинство. Большинство или разделяло точку зрения украинофилов, что «украинцы» – это отдельная нация, или сочувствовали этому движению и поддерживали его, исходя из собственных целей и соображений. Наследниками этого движения являются и современные российские «либералы»-русофобы.

Образ Украины

Столь устойчивый стереотип свидетельствует о том, что складывался он в тот момент, когда в российском сознании формировался сам образ Украины (а изначально – Малороссии). А это происходило в самом конце XVIII – первых десятилетиях XIX веков⁴. Стоит упомянуть его основные составляющие, сложившиеся в указанный период, а иногда и гораздо раньше.

Первая и главная составляющая – это взгляд на территорию, где позднее возникла Малороссия-Украина, как на историческую колыбель России, как на место, откуда началась русская история, как на исторический и духовный центр русского православия.

Вторая – это образ собственно Малороссии-Украины как земля «казачьего народа», образ казачье-этнографический. Тот, что на два с лишним столетия определил взгляд российского общества (и малороссийско-украинского в том числе) на Малороссию/ Украину.

Третья – это представление о Малороссии/Украине как о неразрывной части Русского Мира – то есть, воплощения духовного, национального и политического единства всех частей Руси – великороссов, малороссов, белоруссов. Который веками создавался трудами народа, творцов русской культуры и строителей российской государственности – как великороссов, так и малороссов.

В последнее время, особенно с начала XXI века, традиционный образ Малороссии — Украины стал подвергаться замещению со стороны другого образа – образа украинского национализма, что, к сожалению, имеет под собой основания.

Есть и ещё один нюанс коллективного представления об Украине. Это стремление представлять её как свободолюбивую нацию, ставшую объектом и жертвой российской великодержавности и агрессии. Именно этот образ определяет взгляд российских неозападников и русофобов, и именно его они стремятся навязать всему обществу.

Как возник этот взгляд и почему именно он закрепился в российском западническом леволиберальном дискурсе? Ответ лежит в особенностях восприятия Малороссии российским обществом и в тех социально-политических процессах, которые тогда происходили в России.

Свобода и тирания

В 1820-х годах в России наблюдался всплеск интереса к истории. Начало ему положил патриотический подъём 1812 года, резко вознёсший чувство национальной гордости и гражданского самосознания. Он попал на подготовленную почву – на процесс осмысления русским обществом своего давнего и недавнего минувшего, что начался в середине XVIII столетия и продолжался всю его вторую половину. Становится объектом научного интереса и прошлое Малороссии.

История в свою очередь дала творческий импульс литературе. Помимо общерусских сюжетов, в центре внимания литературных произведений оказывалась история Малороссии: ключевые периоды и знаковые фигуры её прошлого: гетманы Богдан Хмельницкий и Иван Мазепа. Среди прочих появляются и произведения К.Ф. Рылеева: дума «Богдан Хмельницкий», а потом поэма «Войнаровский» (1823 – 1825 гг.) о временах Мазепы и незаконченная поэма «Наливайко».

История привлекала к себе внимание современников не только своей познавательной стороной. В ней многие искали ответы на острые вопросы дня сегодняшнего. Интерес к украинской тематике тоже объяснялся не только любовью к Малороссии, но и соображениями общественными. Интерес к сильной личности, преодолевающей трудности, был не только чертой ведущего культурно-эстетического течения того времени – романтизма. Главным в героико-романтических произведениях был гражданский, воспитательный, патриотический пафос⁵. Герои прошлого своим примером должны были учить современников добродетелям и идеалам служения Отечеству.

На восприятие прошлого сильное влияние оказывала европейская интеллектуальная мода и социально-политические стереотипы эпохи Просвещения. На них покоилось и «гражданское» направление в литературе. Идеи политической свободы и борьбы с несправедливостью, которые берутся из-за отсутствия этой свободы, неприятие деспотизма и мотивы тираноборчества, идущие в русской общественной мысли ещё от А.Н. Радищева, в начале XIX века были распространены в российском дворянстве. А под деспотизмом и тиранией понималось вполне близкое самодержавие – как прошлых веков (например, правление Иоанна IV Грозного), так и, намёками, современное.

В прошлых веках стали искать подтверждения своим гражданским и даже республиканским идеалам, и примеры жертвенной борьбы за них. А задачу истории видели в том, чтобы мобилизовать общество и «гражданина» на борьбу с социальным злом⁶. Отсюда внимание не только к гражданским образцам античных Греции и Рима, но и к реальным или полулегендарным героям отечественного прошлого. Этой причиной объяснялось, например, повышенное внимание к древнему Новгороду. В его вечевом устройстве хотели видеть воплощение древних «свобод» и республиканских устоев, павших жертвой «тирании» – московского самодержавия.

Этот миф имел и ещё одну черту, поначалу неприметную, но со временем ставшую всё более отчётливой. Идея политической «свободы» была настолько маняща, а неприятие «тирании» так велико, что в противоборстве Москвы и Новгорода люди оппозиционных (а позднее – либеральных и левореволюционных) взглядов симпатизировали Новгороду. Для следующих поколений участников российского «освободительного движения» социально-политические идеалы нередко оказывались важнее всего прочего. В том числе идеи государственного объединения русских земель в прошлом и национального единства России в настоящем.

Последующие поколения оппозиционно настроенных представителей российского общества (далеко не все, но многие) во имя своих политических идей были готовы пожертвовать единством страны. И лучше всего это оказалось заметно на примере другого и вполне реального региона, «страдающего от тирании» – Малороссии/Украины.

Закладка образа

В первые десятилетия XIX века этот образ – воплощения духа свободы и «украинской независимости», поглощённых «московской деспотией» – начнёт применяться в отношении казачьего периода истории Малороссии. И, как и в случае с Новгородом, вопреки реальности казатчины и нравов Запорожья. Творился новый миф не без участия оппозиционной к самодержавию российской общественности, но прежде всего усилиями адептов зарождающегося украинского движения. И при идейном воздействии польских идеологов украинофильства, а поначалу – именно ими. Эти же социальные и национальные группы становились и главными потребителями «украинского мифа».

Идеализированный, героизированный и романтизированный образ казачьих времён сложился и в малороссийском, и в российском обществе вообще во многом благодаря анонимному политическому памфлету «История Русов, или Малой России». Он преследовал конкретную цель: подтвердить права малороссийского дворянства на политическое и экономическое господство в крае и обосновать саму законность его притязаний на власть. Для этого казачество (та социальная среда, из которой эта правящая группа и вышла) преподносилось как изначально благородное сословие, издревле правившее Южной Русью. Исходя из этого, авторы и заказчики памфлета и трактовали взаимоотношения «казачьего сословия» и российской власти. Действия последней изображались в чёрном цвете, если хоть в чём-то ставили под сомнение право казачьей верхушки распоряжаться краем⁷. А для того, чтобы изложенные идеи легче усваивались и не вызывали подозрений в политической пропаганде, они были облечены в форму исторического сочинения.

Написанная в начале XIX века и впервые изданная лишь в 1846 году, «История Русов» распространялась в списках и оказала сильное влияние на российскую публику. К ней долгое время относились как к серьёзному сочинению по истории Малороссии, принимая на веру всё, что там говорилось. Позднее была доказана историческая несостоятельность «Истории Русов» и установлено, что она полна искажений, фальшивых «свидетельств» и легенд. Однако за прошедшее время созданный ею образ «казачьей Украины» как царства свободы, и казачества как соли земли и борца за её права, равно как и оценки прошлого Малороссии и её взаимоотношений с Россией, оказались усвоены. Прежде всего творцами украинской национальной идентичности.

Оказала «История Русов» влияние и на взгляды людей оппозиционного, поначалу – декабристского круга, и в первую очередь на творчество Кондратия Рылеева. На примере его трактовки взаимоотношений «казачьей Украины» и «Москвы» хорошо видно, как созданная польскими реваншистами (целью которых было восстановление Польши в границах 1772 года, включающего заселённые малоруссами и белоруссами земли) и малороссийскими казакофилами неоказачья идеология начала смыкаться с российским оппозиционным движением, и как в части русского общества стал складываться взгляд на Украину как на «угнетённую царизмом».

Вообще-то, взгляды Рылеева на Малороссию были вполне традиционны для русского общества. Это видно сразу, как только его политические пристрастия отступают на второй план. Круг исторических врагов Малой Руси им обрисован недвусмысленно: татары, евреи, отступники униаты, поляки. Их грехи готов искупить герой его одноимённой поэмы С. Наливайко ради того…

Чтоб Малороссии родной,

Чтоб только русскому народу

Вновь возвратить его свободу⁸.

Но неприятие социально-политических реалий России проецировалось на прошлое, благодаря чему в романтическо-гражданские одежды облекались фигуры, чьи мысли и поступки от патриотических были весьма далеки. Вот и герой другой рылеевской поэмы, А. Войнаровский во имя пропаганды идей свободы показан не заговорщиком, посвящённым в планы Мазепы, а патриотом и тираноборцем, поднявшимся против самодержавия⁹.

Таков и гетман Мазепа. Благодаря европейской внешнеполитической игре и внутренним особенностям развития Малороссии конца XVIII – XIX веков, он из не самого заметного персонажа превратился в одну из известнейших и тиражируемых фигур. Миф о Мазепе как одиноком романтическом герое и борце за свободу заложил в своей «Истории Карла XII» (1731 г.) Вольтер, впоследствии законодатель интеллектуальных мод. Сочинение пользовалось невероятной популярностью: только в XVIII веке оно переиздавалось (на различных языках) 114 раз. Во многом именно благодаря Вольтеру в европейском сознании складывается образ «страны казаков», которую «московиты», по его словам, «старались по мере сил обратить в рабское состояние», «тогда как Украина всегда хотела быть свободной». Вольтер не пояснял, когда она хотела быть свободной и от кого. Романтический облик гетмана укрепился благодаря поэме Дж. Байрона «Мазепа» (1818 г.), стихотворению В. Гюго (1829 г.) и целому ряду других иностранных и русских произведений литературы, музыки и живописи¹⁰.

Вобрала в себя этот миф и «История Русов», дополнив его собственными наработками. Мазепа преподносился в ней в самом выгодном свете, как мудрый правитель и патриот, поглощённый заботой об Украине. Пётр I и его соратник А.Д. Меньшиков представлены врагами малороссийского народа, а Карл XII и шведы – друзьями Украины.

И этот двойной европейский и «неоказачий» миф оказался весьма живуч. Рылеев не заблуждался насчёт коварства и честолюбия Мазепы, характеризуя его как «великого лицемера»¹¹.

Однако под влиянием «мазепинского мифа» и антисамодержавных идей создавал вокруг него налёт таинственности и романтичности. И в ещё большей степени гражданственностью был наделён главный герой поэмы – сам Войнаровский как «непричастный» к делам гетмана-изменника.

Не могло остаться в стороне от осмысления проблемы и русское общество. Решая, герой Мазепа или нет, гражданско-патриотическими или корыстными мотивами он руководствовался, оно не только оценивало ту эпоху. Оно принимало или отвергало западный миф о Мазепе и Украине, идеологию казачьего (а после – украинского) самостийничества, определялось в отношении Малороссии по принципу «своё – не своё, вместе – врозь». Много способствовала этому поиску журнальная дискуссия, развернувшаяся вокруг поэмы А.С. Пушкина «Полтава», вышедшей в свет в 1828 – 1829 годах.

Благодаря поэме и ряду других литературных произведений и исторических работ складывавшийся в те годы отечественный образ Мазепы в корне отличался от того, что бытовал на Западе (герой-бунтарь, борец за свободу в «стране казаков»). Мазепа осуждался за предательство, но не столько русского царя, сколько своего народа, интересами которого пренебрёг ради личных выгод¹². И такое отношение к нему оставалось неизменным и в последующем, совпав и с народным негативным отношением к Мазепе. Однако возникнув, мазепинский миф уже не исчезал, со временем превратившись в одно из краеугольных положений идеологии украинства. Для его адептов Мазепа – герой и борец за Украину, один из творцов её государственности. В России его апологетами являются считанные единицы. Но к личности самого гетмана проблема не сводится.

Тенденция, которая впервые наметилась в гражданской лирике, – смотреть на Украину сквозь призму социально-идеологических теорий борьбы «свободы» с «тиранией», стала неизменной составляющей российского левого и либерального XIX – начала XX веков.

Мировоззрение декабристов сочетало в себе требования социальных и политических перемен с государственным патриотизмом и приверженностью русским национальным интересам, в том числе территориальному единству России¹³. Но после подавления декабристского восстания национально-государственный и социально-политический факторы постепенно стали закрепляться за разными общественными течениями и даже противопоставляться друг другу («либо – либо»). Течения «славянофилов» и «западников» фокусировались преимущественно вокруг какого-то одного из этих факторов. По мере поляризации российского общества росло и отчуждение: одних – от идей социально- политических реформ, других – от понимания незыблемости государственного единства страны и национального единства русского народа.

Поэтому последующие поколения борцов с самодержавием (из либерально- западнического и левореволюционного «секторов» «освободительного движения») чем дальше, тем всё больше оказывались готовы во имя этой борьбы пожертвовать политическим единством и национальной однородностью страны. Именно в этой среде оказываются не чуждыми и набиравшие популярность нигилизм и русофобия, которые были направлены против существующего политического строя, скорее становилось неприятием России как таковой и всего, что с нею связано. В том числе идеи общерусского единства.

Так получилось, что для широких кругов российской общественности долгое время оставалось неизвестным негативное отношение Рылеева (как и многих декабристов) к «торговле» российскими территориями, или его же глубокое убеждение, что приобретённые в ходе разделов Речи Посполитой исторические западнорусские земли должны быть русскими не только по происхождению, но и по национальному и культурному облику. Зато они знали его гражданскую лирику и «Войнаровского». Эта поэма в течение десятилетий распространялась в списках и оставалась очень популярной не только среди адептов украинофильского движения, но и среди оппозиционно настроенной российской общественности¹⁴. И секрет её популярности заключался не только и не столько в личности автора (казнённого революционера), сколько в мировоззренческой и тактической близости этих кругов и украинофилов. Близости, условия для которой были заложены и этой поэмой тоже.

Таким образом, первая треть XIX века стала периодом, в который были заложены основы для специфического нюанса восприятия Украины: как жертвы российской агрессии (а со временем и «великодержавного шовинизма»). На протяжении XIX – ХХ и начала XXI веков этот образ дополнялся и дорабатывался под влиянием новых обстоятельств и новых условий. Свойственен этот взгляд был не всему русскому обществу, а главным образом, его наиболее последовательным и радикальным, либерально-западническим и левым кругам.

Так, российские партии оппозиционного направления (от кадетов до социал- демократов) и левая и либеральная интеллигенция поддерживали требования украинства о преподавании в школах на украинском языке (которого, как литературного, ещё не было), поддерживали деятельность украинских культурно-просветительских и научных обществ, а наиболее радикальные относились к украинской национальности как к «порабощённой»¹⁵.

Украинофильство (не говоря уже о радикальном украинстве), будучи маргинальным и слабым, было кровно заинтересовано в сильных союзниках, каковым для него стали оппозиционно или революционно настроенные группы российского общества. А российское левореволюционное и либеральное движение, чьей чертой со временем стало укоренившееся разрушительное начало и национальный нигилизм по отношению к России, также было открыто для любых союзников в борьбе с «царизмом», или создавало их само. Такого союзника оно нашло в лице украинофильства-украинства. Его оно выпестовало и поддерживало всю вторую половину XIX – начало XX века¹⁶. Затем, уже в образе большевиков и национал-нигилистической коммунистической интеллигенции, – создало «Украину», поощряло и осуществляло дерусификацию. И, оставаясь в оппозиции к России (хотя формально – к её «власти» и «русскому шовинизму»), продолжает поддерживать Украину и украинство до сих пор. И потому однажды найденный образ этой земли остаётся для него актуальным до сих пор.

Восприятие Украины как оплота свободы и российской жертвы прочно засело в их сознании. Соответственно, все, кто боролся против «тирании» и «великодержавности», какие бы цели, вплоть до сепаратистских и ксенофобских, они перед собой не ставили, в глазах этих людей представали борцами за свободу, мучениками и героями. Ну а те, кто не считал казачьих мятежников, украинофилов и украинских националистов героями, борцами и страдальцами, кто не поддерживал их целей и выступал за целостность страны и единение Великороссии и Малороссии, удостаивались ярлыка «клевретов самодержавия», «держиморд» и «шовинистов», причём независимо от того, были они великороссами или малороссами. Критиковать Украину, разоблачать идеологию украинства, противостоять его целям в этой среде считалось и считается неприличным, за что можно поплатиться именем, положением и т.д.

Самодержавия давно нет, но образ Украины как «жертвы России», где первая всегда права и потому её «освобождению» от «российских пут» и «угнетения» следует помогать, а вторая – заведомо виновата и потому её надо заставлять каяться и наказывать, сохраняется и по сей день, влияя на внутреннюю и внешнеполитическую жизнь России и Украины. Стало быть, он вошёл в коллективное сознание известной части российского общества. Украина здесь не самоценна: не будь её, это место заняла бы любая другая территория, на которую были бы возложены аналогичные функции. Ведь этот взгляд – лишь географическая проекция расщепления русского сознания, болезни российского общества, длящегося уже несколько столетий. Болезни под названием антируссизм и русофобия.

Излечение

А что в таком случае следует предпринимать, чтобы, если и не добиться полного выздоровления российского общества и государства от одного из наиболее явных и подлых проявлений антируссизма и русофобии – поддержки украинства и неприятия общерусского единства, то хотя бы добиться устойчивой «ремиссии»?

Проблемы духовно-нравственного плана можно решить только путём духовно-нравственного взросления и исцеления. То есть, любить Родину, чувствовать сопричастность с её судьбой и судьбой своего народа, жить их бедами и радостями. И жить своим умом, опираясь на память и деяния предков. Научить этому со стороны непросто. Только воспитанием и примером – родителей, школы, окружающих и власть предержащих. Но условия для этого создать можно – усилиями общественности и государства. Отметим лишь некоторые.

Во-первых, должен быть изменён официальный подход к пониманию русской и украинской национальной идентичности, и важные шаги в этом направлении уже были сделаны, в частности, в статье Президента России от 12 июля 2021 года¹⁷. Юридически должен быть  закреплён и отражён в нормативных документах, статистических и иных материалах принцип общерусского единства. То есть, положение о том, что русская нация (народ) состоит из русских (великороссов), украинцев (малороссов), белоруссов, русинов, руснаков и ряда этнографических групп (субэтносов), являясь её локально-культурными общностями. Тот же принцип должен быть отражён в образовательных программах и учебной литературе (по истории, литературе, общественным наукам).

Во-вторых, необходимо законодательно прописать ответственность за действия, направленные на отрицание такового национально-культурного единства и раскол русской национально-культурной общности (народа), и конкретно – за украинский (белорусский, казачий) национализм и национал-сепаратизм. Для этого надо внести соответствующие изменения и дополнения в Уголовный кодекс – в виде отдельной статьи или пунктов в другие статьи (например, в статью об экстремизме).

Защита русского народа и его единства должно стать одним из основополагающих принципов проведения внешней и внутренней политики, что должно быть зафиксировано в основополагающих документах России. «Карта русского», Закон о репатриации и т.п. явятся воплощением этого принципа. А основой всему должен быть указанный выше юридически закреплённый подход к пониманию русской национальной идентичности.

Ссылки:

[1] Ленин В.И. К вопросу о национальной политике // Полное собрание сочинений. Изд. 5 Т. 25 М., 1973 С. 66 – 69

[2] Ленин В.И. Речь по национальному вопросу 29 апреля (12 мая) // ПСС. Т. 31 М., 1974 С. 435

[3] Ленин В.И. Украина // ПСС. Т. 32 М., 1974 С. 342 Курсив в тексте.

[4] Подробнее см.: Марчуков А.В. Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время. М., 2011

[5] Заславский. И.Я. Пушкин и Украина: украинские связи поэта, украинские мотивы в его творчестве. Киев, 1982 С. 12, 13, 26, 41 – 42

[6] Стенник Ю.В. Идея «древней» и «новой» России в литературе и общественно-исторической мысли XVIII – начала XIX века. СПб., 2004 С. 248 – 249, 251 – 261

[7] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996 С. 104 –139; Марчуков А.В. Переяславская Рада в идеологической системе украинства // Вестник Юго-Западной Руси. 2006 № 1 С. 42 – 43

[8] Рылеев К.Ф. Собрание сочинений. М., 1906 С. 145

[9] Там же. С. 134

[10] Курукин И.В. Образы и трагедия гетмана Мазепы // Артамонов В.А., Кочегаров К.А., Курукин И.В. Вторжение шведской армии на Гетманщину в 1708 г. СПб., 2008 С. 182 – 183; Звиняцковский В.Я. Историческое ядро «Миргорода» в свете художественно-мифологических установок XVIII – первой трети XIX вв. и документированной истории Украины. «Тарас Бульба» и «История Русов» // Н.В. Гоголь: материалы и исследования. Вып. 2 М., 2009 С. 291

[11] Рылеев К.Ф. Собрание сочинений. С. 136 – 137

[12] Курукин И.В. Образы и трагедия гетмана Мазепы. С. 186 – 187

[13] Восстание декабристов. Материалы. Т. 1 М., 1925 С. 180; Западные окраины Российской империи. М., 2006 С. 90

[14] История Киева. Т. 2 Киев, 1983 С. 163

[15] Щёголев С.Н. История «украинского» сепаратизма. М., 2004 С. 330, 333 – 335; Марчуков А.В. Украинское национальное движение. УССР. 1920 – 1930-е годы. Цели, методы, результаты. М., 2006 С. 89

[16] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 146, 275 – 277

[17] Путин В.В. Об историческом единстве русских и украинцев // Статья Владимира Путина «Об историческом единстве русских и украинцев» • Президент России (kremlin.ru)

Автор: Марчуков Андрей Владиславович, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института Российской истории РАН